Дома мы не нужны. Книга шестая: В мире Болотного Ужаса - Василий Лягоскин

– Марк… а может, отдать им Камень… Что это изменит в нашей судьбе. Зато туча, быть может, не вернется.

– Ты серьезно?! – круто повернулся к ней легат; в его голосе не было злости, за что Лентулл был глубоко благодарен другу – лишь глубокое изумление, – ты серьезно веришь этому нелюдю? Разве непонятно, что он управляет этими тварями – иначе почему туча обрушилась только на наших разведчиков? Нет – ему нужно все. Крепость, наши богатства… ты, Теренция, и ты Ливия!

Теперь Спартак ухватил ладонями сразу за две руки жены, успокаивая, пытаясь загородить ее собственным телом от ужасной действительности. Увы – весь мир загородить было невозможно. Как и знакомую до мелочей перспективу под стенами крепости, где сейчас хозяйничали непрошенные гости. Теперь легион, ощетинившийся в сторону дикарей длинными копьями, не выглядел внушительным и грозным. Потому что над ним, и над всей крепостью зарождалась новая туча кровососов.

Дикари тем временем решили сделать паузу. Откуда-то из болота, подступавшего ближе других к крепости, двое болотников шустро катили толстенную короткую колоду. Пятеро других тащили, низко клонясь от тяжести, чурбаки поменьше. Большая, как понял консул, представляла собой походный стол командования объединенного войска дикарей («Грязной шайки, а не войска», – поправил себя Спартак); на пять других тут же уселись вожди – по правую руку от главного женщина и практически обнаженный дикарь; по левую – два зверовидных мужика в грязных шкурах. Взгляд консула лишь скользнул по огромной фигуре Дену; остановился на втором лице – на дикаре, которого подданные называли Бароном. Невероятно, но сейчас Спартаку показалось, что не только звуки, но и взгляды, и даже мысли – все соединяло напрямую эти два пятачка, которые занимали непримиримые враги. И в глазах Барона, сидевшего не ближе десятка дюжин стандартных шагов, он прочел вожделение, похоть и обещание грубых наслаждений, направленных на его жену, на Теренцию Квинтиллу! Словно она была обещана грязному дикарю в качестве приза.

– Это так, – понял консул, заполняясь гневом и отвращением; он словно присутствовал раньше на торге, где дикари делили добычу, – «шкуру неубитого болотного медведя».

Он прошептал эту общеизвестную фразу и шагнул вперед женщин – обеих сразу – прикрывая их от алчных взглядов, и присоединяясь к легату в его твердой уверенности.

– Лучше умереть, чем попасть им в руки, – заявил он со всей возможной твердостью в голосе.

– А лучше, чтобы умерли они, – Марк Туллий показал рукой на пятерку внизу.

Сзади, за спиной – к великому удивлению Спартака, и, наверное, легата, вздохнула Ливия; которая – как было известно всем – была самым миролюбивым существом во вселенной:

– Хорошо бы…

И это словно послужило командой для легата; а через него, посредством хорошо известного Спартаку жеста, и легиону. Живые стальные шеренги шагнули вперед, направив копья прямо в сторону сидевших на чурбаках вождей. Четверо из них побледнели; они явно были готовы вскочить и броситься назад, в родные болота. Потому что знали, что набравший шаг легион не сможет остановить никто и ничто. И только спокойный, даже самоуверенный вид их предводителя, который до сего момента играл на столе-колоде реликвиями племен, как обычными камешками, удерживал их от панического бегства. Вождь, убивающий взглядом, иронично улыбался и шевелил губами – он явно считал шаги легиона. И от этого спокойствия всем на стене (включая консула) стало не по себе.

Вот Вождь перестал считать, бросил камушек к остальным, и щелкнул пальцами. Вокруг стало темнее – это туча в небесах сгустилась, стало практически черной. Еще один громкий щелчок, звук которого легко преодолел дюжины стандартных шагов, заставил кровососов вытянуть к низу, к мерно шагавшей стальной коробке, один громадный, общий на всех хобот.

– Или лезвие меча, – представил себе более привычное оружие консул, – которое сейчас обрушится…

Третий щелчок, и туча взвыла от ярости и предвкушения чудовищной боли – своей и чужой – и действительно…

За мгновенье до этого рокового удара по не снизившему темпа (два стандартных шага за удар сердца) легиона ласковая, но неодолимая сила отодвинула Лентулла влево, а легата, соответственно, вправо. Две царственные женщины; всегда такие хрупкие, во всем полагавшиеся на силу и мудрость своих мужей, встали между ними. Ладони соединили четверку в единую цепь, и великая певица обрушила на мир первую ноту. Именно обрушила – тяжело и торжественно. Словно добавила в поступь легиона каменной тяжести. Консул знал эту песню. Не слова неизвестного языка, а ее внутренний смысл; силу, что несло каждое слово. И он вплел свой голов в общий хор, и каждое слово становилось понятным – словно в череде прежних жизней он когда-то говорил и на этом языке.

– А может, и говорил, – с радостью понял он, выталкивая из груди, – «Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой!…».

Он пел; пели все римляне, граждане страны, больше которой в мире не было. И этот гимн заставил тучу остановиться, словно в нерешительности и общем раздумьи; а вождей, вместе с их грязными подданными, броситься в болота. Но не исчезнуть, а выстроиться неровной шеренгой за первыми же кустами, что росли уже на топкой почве. Там – знал Спартак – легион не сможет держать слитный строй; там у дикарей появится весомый шанс разодрать его на куски. И в песню каким-то чудом вплелась команда легата: «Легион! Стой!». Шеренги остановились – прямо перед столом, на котором уже не было Камней. Но не перестали петь вместе с остальными римлянами. А консул, до сего момента пребывавший в радостной эйфории, вдруг задал себе вопрос:

– И что теперь? Не можем же мы петь вечно? А туча ждет!

Гимн на языке, который уже был почти знакомым, родным, звучал уже в третий раз. В пересохшем горле першило, как, наверное, у многих вокруг. Первой – нет, не сдалась, а выразила свою боль и нежелание сдаваться выразила Ливия. Она вытолкнула из себя хриплое, и такое привычное в последние круги: «Ах!», – и осела на руки супруга. И уже не видела, что ее горестный возглас словно взорвал мир – в сознании Лентулла Батиата. Внешнее изменение было пока одно, но какое! Живая туча словно исторгла из себя победный клич, направленный совсем не на римлян. Она ужалась до размеров, не превышавшей площади перед крепостью, и рванула. Куда?!

Консул едва не выдернул руки из ладошки супруги, чтобы протереть глаза от другой невероятной, поистине волшебной картинки. Чахлые заросли болот разрезала ровная просека, ведущая вдаль. Эта полоса, начинавшаяся прямо от края площади и шириной не превышавшая дюжины стандартных шагов, не имела никакого отношения к жидким топям болот. Она была идеально ровной; даже на расстоянии теплой и чистой. К ней хотелось приникнуть рукой, или всем телом. А еще – не отрывать взгляда от ослепительно яркой зеленой звездочки, которая зажглась далеко-далеко, и не собиралась гаснуть.

– Не гасни! – попросил консул ее, – дай отпор туче… мы так долго тебя ждали.

– Ждали! – выдохнул рядом Марк Туллий, – ждали, Товарищ Полковник… дождались!

А по толпе римлян, прекратившей петь, как только туча гнуса унеслась прочь, прокатилось до края стены и обратно: «Избавитель!».

Но больше всех были потрясены, конечно же, дикари. В их болотных сказах и легендах фигура Избавителя тоже занимала главенствующее место. Но ждали ли они его так истово, как римляне? Теперь же они бросились врассыпную от дорожки, рассекшей их болота, словно гигантский клинок, не знавший преград. Только Вождь, лишившийся летучего войска, задержался, чтобы бросить взгляд, полный ненависти, на крепость. Его губы зашевелились, и Спартак, не порвавший до сих пор невидимых нитей, что позволяли ему ощущать и гнев Вождя, и его растерянность, и даже слова, услышал, как тот буквально выплюнул в болота фразу, заполненную страхом:

– Пришли! Пришли проклятые русские…

Глава 4. Оксана Кудрявцева. Беда, которую не ждали

В ушах еще гремело мощное «Ура». Александра, ее Сашу, наконец-то опустили на широкую ступень перед широко открытой дверью цитадели. И к нему тут же подскочил алабай – младшая копия Малыша, на котором уже красовался ошейник его знаменитого отца. Но Саша лишь потрепал подросшего щенка за ухо, и нагнулся к чему-то, видному только ему. Это «что-то» скрылось в кулаке командира, и его лицо в один миг стало отсутствующим, чужим, страшным. Оксана первой закричала, рванулась к мужу, понимая, что сейчас, в эту минуту, может случиться что-то непоправимое. Она заколотила кулачками по груди Александра; тот «одарил» ее взглядом, полным безразличия.

– Нет! – поняла она в отчаянии Кудрявцева, – сейчас это равнодушие превратится в ярость, в безумие, и тогда никто и ничто не сможет остановить его!